Прочитал книгу бывшего начальника минского следственного изолятора Олега Алкаева «Расстрельная команда». Это взгляд на расстрел человека, который руководил много лет расстрельной командой. Делюсь с вами отрывком из книги.
Полное осмысление сущности вынесенного приговора приходит к приговоренному к смертной казни только через несколько дней после того, как он будет переведен в камеру смертников.
В томительном ожидании, которое длится несколько месяцев, осужденный и его родственники ждут решения суда последней инстанции. Как правило, приговоры оставляют без изменения.
В мою бытность начальником Минского СИЗО № 1 я помню только два случая отмены смертного приговора Верховным судом. Оставление приговора без изменения — это новый страшный удар по нервам приговоренных к смертной казни.
Но есть еще один маленький шанс — надежда на помилование главы государства, то есть президента. В этом случае рассмотрение материалов уголовного дела происходит независимо от подачи ходатайства о помиловании.
Президентом рассматриваются дела абсолютно всех смертников, и в итоге он лично принимает одно из двух решений: либо применить помилование, либо отказать в нем.
На моей памяти с введением в Белоруссии поста президента и избранием на этот высокий пост Лукашенко был помилован только один человек.
РАССТРЕЛЬНАЯ КОМАНДА
Расстрельная команда имеет официальное название — специальная группа по приведению в исполнение смертных приговоров. Группа, которую я возглавлял, состояла из тринадцати человек.
Помимо непосредственных участников расстрельного процесса в нее входили также врач и представитель МВД. Обязанности врача были далеко не врачебные, он только констатировал смерть казненного.
Главой государственной надзорной инстанции над деятельностью расстрельной группы являлся прокурор, назначаемый Генеральным прокурором. Члены группы подбираются ее руководителем.
Он подбирает не менее двух исполнителей приговоров и не менее трех водителей-профессионалов. Лично я добивался универсальности членов моей группы, где каждый мог выполнить любую задачу, поставленную перед ним, в том числе и привести в исполнение приговор.
В группу подбирались физически крепкие мужчины, с устойчивой психикой и крепкими нервами. Комплектовалась расстрельная группа, как правило, за счет действующих сотрудников СИЗО. На место сбора личный состав группы прибывал уже вооруженным табельным оружием.
После постановки задачи часть сотрудников специальным транспортом доставлялась в пункт исполнения приговора и подготавливала место для встречи лиц, приговоренных к смертной казни.
Другая часть группы возвращалась в СИЗО и по полученным от меня документам организовывала вывод из камеры приговоренных, посадку их в машину и доставку в пункт исполнения приговора.
Время погрузки и маршрут движения транспорта я объявлял только перед самым проведением мероприятия, только в устной форме и только тем лицам, кого это касалось непосредственно.
В случае, если бы состоялось нападение на транспорт, сотрудники спецгруппы, конвоирующие приговоренных к смертной казни, были обязаны немедленно расстрелять всех конвоируемых прямо в автомобиле, после чего имели право покинуть автомобиль.
После доставки осужденных в пункт исполнения приговора их размещают под усиленной охраной в специально оборудованной камере.
Когда объект полностью подготовлен к исполнению приговора, в специальном кабинете, смежном с помещением, где непосредственно производится расстрел, за небольшим письменным столом занимают свои места: прокурор, руководитель специальной группы (начальник СИЗО) и представитель МВД.
На столе находятся личные дела осужденных. Руководитель группы называет фамилию, и первого осужденного приводят в кабинет.
КАК ЭТО ПРОИСХОДИТ
Согласно инструкции прокурор задает осужденному вопросы, уточняющие его анкетные данные. Убедившись, что перед ним находится именно тот человек, личное дело которого находится у него в руках, прокурор объявляет ему, что его ходатайство о помиловании, направленное на имя Президента Республики Беларусь, отклонено, и что в отношении его приговор будет приведен в исполнение.
Осужденный, находящийся в этот момент на грани почти что полного безумия, превращается в безропотное существо, практически не понимающее, что происходит.
После последних слов прокурора руководитель специальной группы подает команду своим подчиненным об «этапировании» приговоренного к расстрелу.
Осужденному завязывают глаза, чтобы он не ориентировался в пространстве, и уводят в специально оборудованное помещение, где его уже ожидает исполнитель с пистолетом наготове.
По сигналу исполнителя двое сотрудников перед специальным щитом — пулеуловителем опускают осужденного на колени, и исполнитель стреляет ему в затылок. Смерть наступает практически мгновенно.
Вся процедура казни, начиная с момента объявления Указа Президента об отказе в помиловании до выстрела в голову, длится не более двух минут.
Поэтому могу утверждать, что в этот момент осужденный абсолютно не соображает, что с ним происходит, и смерть приходит к нему внезапно.
За время моей работы в должности начальника СИЗО и руководителя специальной группы было казнено сто тридцать четыре человека, приговоренных к смертной казни.
Из них было только четверо, которые, судя по их поведению, понимали, что они сейчас умрут, и ушли из жизни в нормальном сознании.
При этом у меня сложилось впечатление, что эти люди искренне верили в Бога. Не просто читавшие Библию, в последние годы это делали практически все осужденные, а истинно верующие люди.
Наверное, трудно поверить в искренность моих слов, но лично я относился к процедуре исполнения смертного приговора с огромным отвращением. Я знаю, что точно такое же чувство испытывали и почти все члены специальной группы.
Сотрудники, которые проявляли во время казни какие-то восторженные эмоции, немедленно выводились из состава специальной группы. Садистов я не выносил. В мою бытность таких извращенцев было только двое.
Итак, казнь состоялась. Врач фиксирует наступление биологической смерти. Акт о приведении в исполнение смертного приговора вместе с актом о захоронении, а также с другими документами, относящимися к процедуре смертной казни, подшиваются к личному делу казненного и передаются на хранение в архив МВД.
Обычно партия расстреливаемых осужденных составляет от трех до пяти человек, но иногда бывают и одиночные исполнения смертных приговоров.
После расстрела осужденных их тела упаковывают в полиэтиленовые мешки и производят захоронение. Поскольку места захоронения тел казненных являются тайной, я больше ничего на эту тему говорить не буду.
В качестве примера приведу одно из технических изобретений, применявшееся нашими грузинскими коллегами в тот период, когда в их стране была такая мера наказания, как смертная казнь.
Там осужденного в специальном помещении укладывали на пол лицом вниз, при этом голова приговоренного свешивалась в специальный канализационный сток. В таком положении исполнитель не мог произвести точный выстрел и попасть в мозжечок.
Для того чтобы обеспечить точное попадание пули в цель, один из членов расстрельной группы обыкновенным сачком для ловли бабочек приподнимал голову приговоренного к казни до нужного уровня, после чего исполнитель производил прицельный выстрел.
Возвращаясь к вопросу о людях, являющихся членами специальной группы, скажу, что все они достойны уважения, ибо выполняют самую черновую и неблагодарную в мире работу.
Никто, даже близкие родственники, не должны знать о роде их занятий. У них есть одно право: точно делать порученное им дело и молчать.
Что касается личного исполнения смертных приговоров, то я этого не делал никогда. Задачей руководителя было осуществлять общее руководство, а не нажимать на курок.
ПЕРВЫЙ РАССТРЕЛ
Это произошло в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря 1996 года. К тому времени я находился в должности начальника Минского СИЗО № 1 уже три недели.
Я успел познакомиться с личным составом специальной группы, посетить и осмотреть специальные объекты этого подразделения, ознакомиться с имеющейся документацией и инструкциями.
Все мои практические познания в этой области замыкались на специальном пистолете с глушителем, хранившемся у меня в сейфе, да на скупых сведениях о предыдущих расстрелах, которые мне рассказали ветераны специальной группы.
Двадцать девятого декабря 1996 года в СИЗО внезапно прибыл только что назначенный начальником КИН МВД Республики Беларусь Хомлюк.
Он передал мне устное распоряжение, чтобы я до наступления Нового года расстрелял группу лиц, осужденных к смертной казни, которым президент отказал в помиловании.
В связи с этим мне нужно было срочно получить в Верховном суде необходимые документы и доложить о готовности специальной группы министру, естественно, через Хомлюка.
Через час я был уже в Верховном суде, где получил объемистый пакет с документами, на котором стоял гриф «Совершенно секретно». Прибыв в СИЗО, я вскрыл пакет и обнаружил пять указов президента в отношении пяти лиц, осужденных к смертной казни.
Я оповестил о готовящемся мероприятии прокурора и других участников расстрельного процесса, после чего позвонил и доложил о готовности группы провести «спецмероприятие» в ночь с тридцатого на тридцать первое декабря. При этом я поинтересовался, к чему такая спешка?
Хомлюк сказал мне, что среди этих осужденных есть негодяй, совершивший убийство дочери и внука одного высокопоставленного сотрудника МВД, который якобы обратился к министру с просьбой лично присутствовать при расстреле убийцы, однако ему в этом отказали, но пообещали, что до Нового года этот осужденный не доживет.
Фамилия осужденного была Невейко. Я поднял его личное дело и прочел приговор. Действительно, это была конченая мразь. Он жил на одной лестничной площадке с сотрудником МВД. Был вхож в его семью.
Пользовался по доверенности личным автомобилем этого сотрудника, который в конце концов продал, инсценировав его угон. Но продолжал общаться с соседями, выражая им сочувствие и активно «помогая» в поиске «угнанной» машины.
Однако этого ему показалось мало, и он с целью ограбления проникает в квартиру соседа. Будучи застигнутым врасплох внезапно вернувшейся домой дочерью сотрудника МВД, он убивает ее ножом, а ребенку разбивает голову.
Забрав деньги и ценные вещи, уходит, однако через некоторое время возвращается и забирает еще и импортный магнитофон. Вина Невейко в совершенных им тяжких преступлениях была полностью доказана, да он и сам не отрицал ее.
Однако в содеянном не раскаивался. Не менее «достойными» были и остальные члены «команды», которой вместе с Невейко предстояло принять определенную им судом суровую кару.
Наступило тридцатое декабря. С самого утра я не находил себе места. Кое-как справившись с текущими делами, я вновь пригласил к себе нескольких ветеранов группы и попросил их в мельчайших деталях рассказать мне весь процесс исполнения приговора — от вывода заключенных из камеры до захоронения тел расстрелянных.
Они вновь разъяснили мне несложный механизм казни, но я ничего не соображал. С наступлением темноты мне доложили, что специальная группа готова к выполнению задания.
Я, прикрепив к поясу кобуру с заряженным расстрельным пистолетом, прибыл в пункт сбора личного состава группы, и наш караван, состоящий из трех машин, тронулся в путь.
Теоретически я знал, где расположено место, к которому мы ехали, но самостоятельно я его не нашел бы никогда. Неожиданно все водители одновременно выключили фары и в полной темноте аккуратно съехали с трассы на какую-то лесную дорогу.
Так, с выключенными фарами, мы минут через десять приехали на небольшую лесную поляну. Из одной машины мои сотрудники вытащили несколько больших кусков брезента и шанцевый инструмент.
Я понял, что сейчас они будут копать яму. Стоял сильный мороз. Я подумал, что, видимо, придется разводить костер для отогрева земли. Однако все произошло иначе.
Один сотрудник взял лопату и подошел к одному из нескольких припорошенных снегом малоприметных холмиков, каких бывает полно в любой лесистой местности и на которые никто не обращает внимание.
Он разворошил его, и я увидел, что холмик состоит из уплотненной опавшей листвы, толстым слоем укрывавшей землю. Земля под листвой была мягкая, и группа приступила к работе.
Прежде всего вокруг прикрытого листвой места был аккуратно разложен брезент. На него были сброшены прикрывавшие землю листья, а затем посыпалась извлекаемая из ямы земля. Место работы освещалось карманным фонариком.
Фонарик был прикреплен к длинному острому металлическому стержню. Стержень легко втыкался и в дерево, и в землю. Примерно через два с половиной часа яма была готова.
Закончив работу, члены группы во главе со мной на двух автомобилях вернулись в СИЗО. Еще двое сотрудников с автомобилем были оставлены в лесу для охраны объекта.
Было около одиннадцати часов вечера, когда я подписал распоряжение дежурному офицеру о выдаче конвою группы лиц, приговоренных к смертной казни. К этому времени в СИЗО прибыли представитель МВД, прокурор и врач.
Все штатные сотрудники на период погрузки осужденных в машину были временно отстранены от несения службы и находились в изолированной комнате. Это были требования конспирации.
Никто, кроме дежурного по СИЗО, не имел права видеть членов специальной группы. Мы втроем заняли места за одним из столов, имевшихся в дежурной части, и стали ждать доставки осужденных.
Ждать пришлось недолго. Через подземный переход сотрудники специальной группы стали по одному приводить осужденных. Они были одеты в полосатые робы и обуты в войлочные тапочки.
Руки их были связаны сзади. Они тряслись то ли от холода, то ли от страха, а их безумные глаза излучали такой неподдельный ужас, что смотреть на них было невозможно. Мне показалось, что их состояние передалось и мне.
Начался процесс ознакомления осужденных с решением президента. Прокурор привычно уточнял анкетные данные стоящего перед нами человека, затем так же привычно объявлял об отказе в помиловании и смотрел на меня.
Я понимал, что должен что-то сказать, подать какую-то команду, но, ошарашенный всем происходящим, лишь что-то мямлил вполголоса и неопределенно махал рукой конвою. Благо что мои сотрудники хорошо знали свое дело и абсолютно не нуждались в моих командах.
Наконец все осужденные были ознакомлены с президентскими решениями и усажены в машину. Они сидели на полу в затылок друг другу, их ноги были широко раздвинуты и образовывали «елочку».
Такая рассадка полностью исключала любую попытку встать на ноги, или оказать какое-либо сопротивление. На боковых скамейках с оружием наготове расположились сотрудники специальной группы, и колонна теперь уже из двух машин вновь тронулась по прежнему маршруту.
К яме прибыли за полночь. Машину поставили на краю поляны, метрах в десяти от ямы, и вытащили первого осужденного. Я стоял рядом с ямой. Прокурор и представитель МВД находились в машине и через окно наблюдали за происходящим.
Один из членов группы надел на шею смертника петлю из толстой веревки, другой конец которой держал в руках. Второй вставил в рот осужденному кляп. Держа за веревку, смертника подвели к краю ямы и положили на землю лицом вниз.
Его голова свисала в яму. Когда исполнитель стал наводить на осужденного расстрельный пистолет, другой член группы, державший в руках конец веревки, потянул за нее и приподнял голову приговоренного к расстрелу над ямой, помогая таким образом исполнителю точнее произвести выстрел.
На мгновение был включен фонарик, осветивший стриженый затылок, и в тот же момент в него впилась пуля. Вверх ударила тугая струя крови. В ночной тишине раздался жуткий протяжный стон, и все стихло…
Подошел доктор, потрогал пульс и сказал, что осужденный мертв. Сотрудник, продолжавший держать в руках конец веревки, вновь потянул за нее, и тело казненного упало в яму.
Сразу же подвели следующего приговоренного, и процедура повторилась заново: вспышка фонаря, шипение пистолета, фонтан крови, стон и шлепок упавшего в яму тела.
Последним расстреляли Невейко. Я полагал, что это случайность, но оказалось, что все было сделано умышленно. Члены расстрельной команды, узнав о злодеяниях этого преступника, проявили своеобразную ментовскую солидарность.
Зная о том, что страх ожидания смерти ужаснее самой смерти, они специально посадили его в машину первым, следовательно, умереть он должен был последним. Что и произошло в действительности.
Естественно, находясь в десяти метрах от места казни, он слышал и хлопки выстрелов, и стоны расстреливаемых. Что творилось в его душе в этот момент, не знает никто, но то, что это были самые страшные минуты его жизни, не вызывало у меня никакого сомнения.
Странно, но даже в таком мероприятии, как исполнение смертного приговора, нашлось место и для предоставления приговоренному некоторых льгот в виде права быть расстрелянным первым.
Экзекуция закончилась. Яму быстро закопали. Стряхнули с брезента остатки земли, утрамбовали почву, затем присыпали яму листвой и припорошили снегом. Замели также следы людей и машин.
В общем, на поляне был восстановлен первоначальный вид дикой природы. С каким-то отвратительным осадком на душе я вернулся в подразделение. Было около трех часов утра.
Завтра предстоял обычный рабочий день, и я решил немного отдохнуть. Расположившись в комнате отдыха на диване, выключил свет и закрыл глаза. Практически мгновенно, как наяву, я увидел картину расстрела.
Фонтан крови висел перед глазами и никак не опускался. Его брызги достигали моего лица и обжигали его, как кипяток. Я открыл глаза, и видение исчезло, но в углу комнаты послышался шорох, и мне показалось, что кто-то стонет.
Я включил свет, шорох прекратился, стон тоже. И я понял, что у меня были галлюцинации, а потому больше свет не выключал. Такое состояние длилось три дня.
Это был переломный момент в моей биографии. Появилось желание все бросить и больше никогда не участвовать в мероприятиях подобного рода. Но расставаться со службой мне также не хотелось, ведь это был единственный источник моего существования.
Да и должность начальника СИЗО меня вполне устраивала. Отказ от руководства специальной группой теоретически был возможен, но я знал, что практически это влечет за собой освобождение и от должности начальника учреждения.
Короче, получался замкнутый круг. И выход был только один: повернуть процесс исполнения смертных приговоров в более или менее «цивилизованное» русло, если это слово вообще приемлемо для такого рода деятельности.
Кое-что мне сделать удалось. Исполнение смертных приговоров стало производиться в крытом варианте, то есть в помещении и при отсутствии остальных осужденных.
Я не знаю, насколько это облегчило страдания смертников, но по крайней мере внешне процедура стала выглядеть более гуманной, ибо с момента объявления осужденному об отказе в его помиловании до расстрела проходило не более одной минуты.
Кроме того, по согласованию с Прокуратурой республики им разрешили получать продуктовые передачи, что раньше было запрещено.
Вот, в общем-то, и все мои гуманные акции в отношении самой сложной категории осужденных, содержавшихся когда-либо в следственном изоляторе.
Я понимаю, что ни колбаса, ни сало не заменят человеку даже минуты жизни, но не надо забывать и то, о каких людях идет речь, и что права на жизнь они лишены все-таки за дела, также далеко не гуманные.
